Дом молитвы. Картина маслом
Михаил Гольд
Памятник еврейского изобразительного искусства. «Продвинутый» читатель усмотрит в этих словах иронию – и небезосновательно. Парадоксальность фразы станет еще очевиднее, если уточнить: религиозного искусства.
Вокруг заповеди «не сотвори себе кумира» сломано столько копий, что, прежде чем исследовать один из обширнейших в Восточной Европе комплексов синагогальной живописи, израильский искусствовед Борис Хаймович терпеливо вводит читателя в сферу сложных взаимоотношений живописи с Алахой. Одни раввины, как, например, Эфраим-Ицхак из Регенсбурга, были весьма лояльны – недаром стены некоторых немецких синагог уже в XIII веке украшали росписи. Другие (и их большинство), от Йосефа Каро до хасидских авторитетов, относились к подобному украшательству резко отрицательно. Тем не менее именно в эпоху хасидизма расписывание синагог приобретает массовый характер – сначала в Галиции, а потом и на Буковине. Синагога в Черновцах, чей интерьер украшался росписью вплоть до 1940 года, – возможно, позднейший в Восточной Европе образец этого искусства. Росписи покрывают практически все внутреннее пространство хорошо сохранившегося здания – от ниши арон кодеша до потолка и женской галереи.
С научной точки зрения книга сделана безупречно – композиция, мотив и исполнение каждого элемента росписи анализируются и сопоставляются с аналогичными произведениями в других украинских, а также польских и румынских синагогах. В целом подход безымянного черновицкого мастера достаточно традиционен – потолок здания украшен изображением звезды, в каждый луч которой вписан сюжет на тему одного из знаков Зодиака. По углам расположены медальоны с не менее традиционными мотивами «четырех животных», иллюстрирующие изречение из «Пиркей авот»: «Будь силен, как лев, стремителен, как олень, легок, как орел и смел, как леопард в деле служения Всевышнему». В росписи стен интерес представляет трактовка 137-го псалма («На реках вавилонских – сидели мы и плакали, вспоминая Цион. На ивах повесили мы киноры наши»). Вместо киноров на деревьях художник развесил лютни, гитары, скрипку и трубы, а на берегу реки разбил вполне современный палаточный лагерь. Его коллеги в те годы часто шли намного дальше – например, мастер из румынского местечка Гура-Гумурулуй пустил в тот же пейзаж парусник, плывущий под бело-голубым сионистским флагом.
Зато ироничная фантазия буковинского самоучки разгулялась на балконе женской галереи, где из пасти гигантской, похожей на селедку рыбы торчат длинные фалды хасидского сюртука и болтающиеся ноги в гетрах. Этот парафраз сюжета о пророке Ионе дополнен на заднем плане черным пароходом, из трубы которого валит дым, и теряющейся в дымке флотилией. Искусствовед справедливо увидел в этой сцене намек на еврейскую эмиграцию, герои которой, в отличие от Ионы, следуют не в библейский Таршиш, а в благословенную Америку. Пародийный же Иона, вероятно, и для первых прихожан «Бейт тфила Биньямин» выглядел уже некоторой экзотикой, ведь даже мемориальная доска на здании с надписью, выполненной ивритскими буквами по-немецки, – яркое свидетельство ассимиляции черновицких евреев. Тем удивительнее связь уникальных росписей со старой – средневековой – традицией. «Дело рук для прославления имени (Всевышнего)» – так подписывали свою работу народные мастера, полагавшие труд по украшению синагог «аводат кодеш» («священной работой»).
Такой же священной (и профессиональной) работой стала и книга-альбом, посвященная феномену одной из позднейших форм религиозного искусства в Европе.
